Лори опять вжалась в подушки дивана, держа обеими руками стакан перед лицом.

– Когда мне исполнилось одиннадцать, Морри стал по ночам забираться ко мне в постель. Пока мама была в отключке. Если б она узнала, она б его убила. Хотя, может, она и знала, но виду не подавала.

А потом Морри уволили из «Уорнер бразерс». Ему удалось куда-то устроиться, однако долго на одной работе он не задерживался – не более нескольких недель. Раз, наверное, двенадцать я сбегала из дома, но копы всякий раз возвращали меня. Мы потеряли дом в Студио-сити, который, кстати, всегда наводил на Морри тоску. В течение месяцев шести мы переезжали из одной дыры в другую, в основном на окраине Хэнкок-парка. Однажды мама поздно вечером вышла из дому, и кто-то убил ее на заднем дворе аптеки-закусочной. Убийцу так и не нашли.

К тому времени я уже основательно «подсела» на травку. После того как убили маму, я познакомилась с девушкой по имени Эстер Голд. Эстер Голд была богатой неудачницей, она давала мне амфетамины и «квайлюд» [53] , и мы с ней «отрывались». Как-то ночью Морри схватил мою сумочку и нашел таблетки, что натолкнуло его на блестящую мысль о том, что я уже настолько испорчена и развращена, что он может делать на мне деньги – влиять на людей, продавая меня своим дружкам. Чем он и занялся, один-два раза в месяц. И хотя ложиться в постель с друзьями Морри было точно так же гадко и страшно, как и с ним самим, Эстер Голд стала снабжать меня в избытке наркотиками, и каждый раз, когда приезжал кто-то из дружков Морри, я к этому моменту уже отрубалась.

Лори вытерла слезы со щек и улыбнулась противоположной стене комнаты:

– Ну, вот, про мое детство ты теперь знаешь, приступаем к самой интересной части – отрочеству. Эстер отправилась в Фэрфакс, а я – в гимназию в Лос-Анджелес, так что больше мы с ней не виделись, но в гимназии было полно наркоманов, и достать там можно было все, что угодно. Как-то раз на уроке английского я сказала учительнице: «Я царица небесная, а ты – прыщик на заднице Господа Бога». Слово в слово. Она вышвырнула меня из класса. Я поплелась домой. Только дом-то не был домом – просто дыра, где я жила с Морри. Шла я, шла, а потом застыла на месте и стояла так часа четыре. Когда мимо ехала патрульная машина и полисмен спросил, как меня зовут, я ответила ему: «Царица небесная».

Лори нервно засмеялась, и вновь из глаз полились слезы. Кончиками пальцев я вытер их.

– Спасибо. В общем, попала в больницу. Рассказала полицейским о Морри, и его упекли в тюрьму – трехкратное «ура» в честь системы охраны детства в штате Лос-Анджелес. О больнице мне рассказывать особо нечего, разве что после нее в голове у меня немного прояснилось. Замечательный человек по имени доктор Диринг, шестидесятилетний психиатр, сообщил, что меня устраивают в гостиницу на полпути [54] , но он и его жена предлагают мне пожить у них, если мне такая идея по душе. Доктор Диринг был единственным человеком на свете, которому я доверяла, правда, доверяла самую малость, но я сказала тогда себе: попробую. И после этого все в моей жизни переменилось. Независимо от того, какой бы психованной и подозрительной я ни была, – они всегда были терпеливы. Видишь ли, я усвоила для себя условия сделки. Я сказала себе: «Это замечательные люди, и, возможно, они – твой последний шанс на пути к пристойной жизни. Не будь дурой». Лори отпила немного вина из бокала, и на лице ее легла тень обиды:

– Стюарт Хэтч, разумеется, думает, что Диринги пригрели этакую паразитку. Но я любила Дирингов. У меня тогда была почти полная амнезия, а они так заботились обо мне. Они наняли учителей – домашних. Они стоически выдерживали ужины, когда я орала на них. Они говорили со мной. Когда я научилась вести себя по-человечески, они определили меня в частную школу и помогали делать уроки. Колледж я тогда не потянула бы, и, когда я закончила школу, они устроили меня на работу в регистратуре поликлиники в Сан-Франциско. Дэвид и Пэсти Диринг. Храни их Господь.

Мы чокнулись стаканами.

– Стюарт сказал тебе, что я сбежала? Так он сказал? Я сказал, что не помню.

– В Сан-Франциско отвез меня доктор Диринг. Нашел мне квартиру. Весь следующий год, по крайней мере раз в неделю, я им звонила – до тех пор, пока, кажется, Бог не решил снова швырнуть меня в яму. Возвращаясь домой из гостей, Дэвид и Пэсти погибли в автокатастрофе. Ужас. Когда я вернулась с их похорон, я была так подавлена, что целый месяц почти не поднималась с кровати. Работу, конечно, потеряла. Чувствовала себя бездомной кошкой. С горем пополам нашла место в картинной галерее и в один прекрасный вечер после очередной выставки случайно познакомилась с Тедди Уэйнрайтом.

Не сомневаюсь, Стюарт явно намекал на то, что я воспользовалась Тедди. Нет смысла сейчас все заново переоценивать, однако со временем я поняла, что, вне всяких сомнений, я полюбила человека намного старше меня – полюбить я могла только мужчину намного старше меня. Тедди был мне как отец, и что с того? Он любил меня.

Бог ты мой, как же он любил меня. Я думаю… Тедди помог мне собрать себя воедино из кусочков лишь только тем, что просто был со мной таким великодушным. Как бы я хотела, чтоб он был сейчас жив, – я бы тебя с ним познакомила. Вы бы друг другу понравились…

– А когда ты познакомилась со Стюартом, не показалось ли тебе, что он напоминает Тедди Уэйнрайта?

Лори скользнула поближе ко мне и устало прильнула к моему плечу.

– Думаешь, я была такой глупой? Хм-м Сейчас, по здравому размышлению, чувствую, мне это совсем не по душе. Ты очень уж проницателен.

– Не сказал бы, что тебе это так уж не нравится. Лори опустила руку мне на бедро:

– Он был из богом забытого города, такой вроде открытый, прямой, и мне это показалось очаровательным. Знать бы мне тогда, насколько он болен. Он ведь и вправду нездоров – ему в радость делать людям больно.

Лори переложила руку мне на грудь и прижалась лицом к моему лицу. Тело ее было горячим, как у ребенка в лихорадке.

95

После полуночи я перекатился на бок и заметил темный силуэт у кровати. Стюарт, подумал я, и рывком сел. Стюарт Хэтч подался поближе ко мне и, наклонившись, превратился в ухмыляющегося Роберта:

– Местами поменяемся, а? – спросил он шепотом.

– Пошел отсюда. Нет, постой. Надо поговорить.

– Чего ты там? – сонно пробормотала Лори.

– Схожу вниз, выпью стакан молока, – сказал я, и она провалилась в сон.

Я натянул рубашку и трусы. Пистолет, который я спрятал под брюками, отправился в один из карманов блейзера. Роберт продолжал ухмыляться. Мои предосторожности забавляли его.

На цыпочках мы прошли мимо комнат Кобби и Поузи и вниз по лестнице. Я зажег свет над полочкой со стаканами, взял себе один, а в баре – наполовину полную литровую бутылку «Джонни Уокер блэк».

Роберт развалился в одном из кресел в нише:

– Никак наша Лори прикладывается к бутылке? Ты, кстати, тоже что-то пристрастился.

– Да нет, разве что иногда… Чертовски тяжелая неделя была. – Я поднял стакан. – Давай за Тоби Крафта. Он, конечно, был тот еще плут, но о Стар позаботился от всего сердца. А в итоге – и обо мне.

– Позаботился, позаботился, – кивнул Роберт. Несколько раздраженно я шагнул к свободному креслу в нише и расположился там:

– Очень интересно. Очень хотелось бы знать, к чему это ты ляпнул, однако прежде всего я бы попросил тебя закрыть рот и послушать, что я тебе скажу. Прошлой ночью ты, поджидая меня в моем номере, читал книгу Райнхарта. Ты тогда сказал что-то вроде: «Наш старик был паршивым писателем, правда?» Откуда ты узнал, что Райнхарт был нашим отцом? Я тебе об этом не говорил.

– Рот уже можно открыть? Как я прознал о Райнхарте? Да наверное, тем же способом, что и ты. От Стар. Ты вообще-то не единственный ее сын.